Кыштымцы решили действовать
http://uralstory.ru/kyshtymcy-reshili-dejjstvovat/
Синие январские сумерки сгущаются над Кыштымом. В раскрытую дверь кузни видать дорогу, провиантские магазейны, а дальше на угоре — каменное здание заводской конторы.
В кузне жарко вдвойне — и от огня, и от работы. Подмастерье Терентий Устинов орудует у горна. Со свистомм дышат широкие кожаные мехи, раздувая пламя в горне; оно гудит и становится все ярче и ярче. Братья — Климентий и Архип Косолаповы — куют в два молота. Оба они одних лет: тридцати четырех — тридцати пяти.
Климентий отирает со лба пот и выходит из кузни глотнуть зимнего воздуха. Вдоль реки мелкой рысью едет приказчик Верхне-Кыштымского завода Федор Алферов и служитель Самсон Карнаухов. Сбоку у того и другого, привязанные к стременам, бегут работники Бубнин и Егоров.
— Видно, в господских конюшнях лошади поиздыхали, что в пристяжных людей стали гонять! — крикнул Климентий.
— Молчи, сволочь! И до тебя доберемся,— ответил приказчик.
Они бешено глянули друг на друга.
Алферов ударил лошадь нагайкой и выругался…
Ночью в избе Дайбова собралось человек пятнадцать мастеровых с Верхне-Кыштымского и с Нижне-Кыштымского заводов — все коренные кыштымские жители, люди уважаемые, лучшие работники. Пришли братья Косолаповы, Ефим Устинов, Петр Назаров, Анфиноген Людиновских, Василий Куренков. В просторной горнице собравшиеся чинно расселись по лавкам. За столом, на котором горела свеча, сидели Алексей и Андрей Дайбовы, Мартын Рыбин и Петр Назаров. Лица у всех были серьезные, люди понимали, что предстоит большое дело.
Алексей Дайбов не стал мешкать из-за позднего времени и обратился к товарищам с коротким словом:
— Собрались мы с вами сегодня посоветоваться, как быть дальше, что делать, чтобы животы спасти. Скоро всех по миру пустит нас господин заводчик. Он, по купецкому обычаю, норовит больше взять, меньше дать. А мы и так все отдаем: и силы, и жизнь. Докуда терпеть, земляки? Надо жаловаться. Говорят, дитя не просит — мать не разумеет. Только жаловаться не исправнику, не Расторгуеву, а горному начальнику в Екатеринбург да берг-инспектору в Перми.
— Посылали бумаги не один раз, ответа нет и решенья нет,— прервал Назаров с досадой.
Дайбов спокойно продолжал:
— Да, посылали и никакого толку не добились, а вот когда человек триста подписи поставит под жалобой, тогда начальство и призадумается. Тогда мы и решения добьемся. Высокие власти заступятся за нас.
Андрей Дайбов, считавшийся одним из заводских грамотеев, развернул большой лист и начал читать.
— «Находясь в заводах Расторгуева, мастеровые и весь женский пол в работе, терпят голод, получают самую малую задельную плату и то еще по половинному количеству и не в свое время, через что довели себя до совершенной нищеты…»
— Правильно! Верно! Последнее с себя проели,— раздались голоса.
— Надо бы прописать, что бесчеловечно истязают нас, за волосья таскают, палками бьют. Вон смотритель Фомин заставил Савву Харламова две смены подряд работать, а как тот отказался, избил его до беспамятства. Четвертую неделю мужик хворает…
— За все штрафуют: и за пережог угля, и за недоковку, и за угар в чугуне… Не знаешь, с какой стороны тебя достигнут.
Андрей взял в руки перо и стал записывать, что говорили рабочие.
Прошло больше двух месяцев. Уже зашумели мартовские бураны, а ответа из Перми и Екатеринбурга не приходило. Зато пришло распоряжение от заводчика — девяноста восьми работникам отправляться незамедлительно за сто двадцать верст в Шемахинский завод.
— Вот тебе и дождались милости,— говорили мастеровые.
— В Шемахинском заводе, слышь, и казарм-то нет.
— Не поедем, земляки! Пускай хоть головы снимут…
Мастеровые собрались у Косолапова. Пятьдесят четыре человека решились ехать в Екатеринбург с жалобой в главную контору. Ждали Алексея Дайбова, который несколько дней назад уехал в Касли, чтобы узнать, что думают каслинские мастеровые. Но Дайбова так и не дождались. Приехавший из Каслей Илья Чуфаров рассказал, что Дайбов ходил по домам, собирал подписи, что его схватили полицейские служители.
Жаль было Климентию друга, но ничего не поделаешь, пришлось решать без него. На другой день пятьдесят четыре человека на тридцати подводах поехали в Екатеринбург… Добравшись до города, они обратились к помощнику начальника екатеринбургских горных заводов со слезной жалобой. Горный чиновник, презрительно оглядев толпу мастеровых, прежде всего спросил:
— Почему явились скопом?
— Думали, ваше благородие, вернее будет. Посылали не одну жалобу — ответа не дождались.
— По какому праву оставили работу?
Мастеровые молчали.
— Велю вас наказать палками.
И наказал, а жалобе все-таки дал ход. В горном правлении обещали удовлетворить претензии.
Слух о волнениях на Кыштымских заводах дошел до самого министра финансов Гурьева. Тот распорядился «о принятии всех мер для успокоения рабочих». Он писал в Пермь Булгакову: «Отлучка с завода такого количества мастеровых есть опасное самовольство… Примерно наказать и удалить с завода возмутителей».
Но пятьдесят четыре ходока уже возвращались в Кыштым.
Андрей Терентьевич Булгаков — пермский берг-инспектор, человек двуличный и трусливый,— боялся, как бы волнения на Кыштымских заводах не перешли в открытое сопротивление властям, а с другой стороны, хотел выслужиться перед министром… Потому-то он немедленно выехал в Кыштым.
Здесь уже доходило до прямого неповиновения. Несмотря на все попытки заводских властей отправить рабочих в Шемахинский завод, ни один не поехал. Те, кто были назначены, перестали выходить на работу…
Тройка сытых лошадей неслась по Челябинскому тракту. В щегольском экипаже ехали трое: Булгаков, сысертский исправник Шудров и чиновник Екатеринбургских горных заводов Солонинин.
День был воскресный, и тройка подкатила к воротам господского дома под звон колоколов. Попадавшиеся навстречу мастеровые оживленно переговаривались между собой:
— Гляди, никак высокие власти прибыли.
— Сейчас коренно решится наша судьба.
— Надо кликать народ.
У каменной ограды господского дома начали собираться рабочие. Не прошло и часа, как толпа человек в пятьсот заполнила всю отраду.
Через некоторое время на крыльце появился берг-инспектор. Он сделал повелительный знак рукой, и наступила тишина.
— По какой причине отказываетесь повиноваться распоряжениям заводовладельца? Почему не хотите идти на Шемахинский завод?
Тут словно плотину прорвало. Раздались крики:
— Мы и так разорены до крайности!
— Где мы там жить будем?
Берг-инспектор властно крикнул:
— Молчать!
Негодующий говор еще гуще покатился по толпе.
Видя, что уже никто его не слушает, берг-инспектор презрительно пожал плечами и удалился. А в толпе говорили:
— Не вырешит этот пузатый нашего дела — по всему видать, хозяйскую руку держит.
— Надо опять в город идти.
— Все придем.
— Все!
Сговорились завтра же собраться у конторы и идти скопом.
На другой день братья Косолаповы, Андрей Дайбов, Дифиноген Людиновских, Петр Назаров, Мартын Рыбин и Ефим Устинов пошли по фабрикам поднимать людей. У многих желание шагать до города за ночь остыло. И все же двести человек с котомками собрались у конторы, а затем и двинулись в Екатеринбург…
Вот и город показался вдали. Засиял куполами Тихвинский монастырь. Ходоки закрестились.
— Дай бог, чтобы все вышло по-хорошему.
Решено было идти сначала подать жалобу в уездный суд. Так и сделали. На крыльцо вышел регистратор. Он обещал довести претензии мастеровых до сведения присутствия суда. Но судейские чины перетрусили. В их представлении это были просто головорезы, способные на что угодно, и судьи срочно затребовали воинскую команду. Прибыла целая рота в полном боевом снаряжении. Кыштымцев окружили и повели в тюремный замок.
